[Atorrent]

Год: 2017
Автор: Владимир Сорокин
Жанр: Современная русская литература
Издательство:Corpus (АСТ)
ISBN:978-5-17-102757-5
Язык: Русский
Формат: PDF ( A4- для чтения на компьютере ) ,PDF ( A6- для устройств ), EPUB , EPUB ( адаптированный для IOS ), fb2
Качество: Изначально компьютерное (eBook)
Интерактивное оглавление: Нет
Количество страниц:170
Описание:Новый роман Владимира Сорокина, одного из самых знаменитых российских писателей, автора «Дня опричника», повести «Метель», сборника рассказов «Сахарный Кремль» и романа «Теллурия».Какой будет судьба бумажной книги в мире умных блох и голограмм, живородящего меха и золотых рыбок, после Нового cредневековья и Второй исламской революции?

Россия вновь подтвердила статус литературоцентричной страны. В новом романе Владимира Сорокина «Манарага» в постапокалиптическом мире середины XXI века разворачивается настоящая охота за раритетными книгами: их крадут из музеев и частных собраний, их тайно доставляют специально обученные почтальоны, полиция отслеживает контрабанду. Вот только процесс чтения выглядит своеобразно: книги используются в качестве дров для приготовления пищи на открытом огне в подпольном шоу для посвященных – Book’n’grill. При этом горящая книга сообщает свой дух и вкус заказанному блюду: на «Одесских рассказах» Бабеля готовится «гефилте гелзеле», фаршированная куриная шейка; на «Моби Дике» – стейк из тунца; на «Швейке» – свинина, а на «Мастере и Маргарите» – те самые порционные судачки à la naturelle из ресторана «Грибоедов».

Сорокин возвращается к своим концептуалистским корням, блестяще обыгрывая метафору потребления культуры, выраженную в пошлой фразе «вкусно написано», возвращая ее нам в буквальном виде. Он закручивает приключенческий сюжет о поваре-трикстере по имени Геза. Неуловимый для полиции, он путешествует по домам богатых клиентов и по текстам классической литературы, перемежая зарисовки своих гастрономических похождений размышлениями о духе времени. Сорокин давно и прочно освоил кулинарную тему – от пьес «Щи» (там в мире будущего, где власть захватили экологи-вегетарианцы, точно так же орудует подпольная клика «поваров в законе») и «Пельмени» до сборника гастрономических текстов «Пир» и рассказа «Настя», где семья помещика изжаривает в печи собственную дочь (Константин Богомолов только что его экранизировал). Еда у Сорокина становится тотальной раблезианской метафорой отношений власти, насилия, объективации, образом современного общества, словно в фильме Марко Феррери «Большая жратва». Теперь в этот процесс непрерывного приготовления и поглощения вовлекаются и книги.

Вопреки ожиданиям «Манарага» – не антиутопия типа «451 градус по Фаренгейту» Брэдбери (к которой роман отсылает) и не живописание «нового Средневековья», где жгут книги на манер нацистов в 1933-м, хунвейбинов в 1966-м или хулиганов из «Идущих вместе», которые в 2008 году резали книги Сорокина перед Большим театром и бросали их в бутафорский унитаз, протестуя против постановки оперы «Дети Розенталя» по либретто писателя. Скорее это борхесовская история про утонченное наслаждение текстом, как в пьесе Сорокина «Достоевский-трип», где произведения классики превращались в галлюциногенные таблетки, отправляющие читателей в наркотические трипы по мотивам этих книг, из которых возвращались далеко не все. В «Манараге» книги тоже превращаются в чистые платоновские идеи, в концентрированные ощущения, в сгустки смысла – или скорее в иллюзии смысла, в мифы, которые истаивают в воздухе, как дым от горящей бумаги, передавая блюду свой уникальный (и иллюзорный) вкус – как запах полыни в баранине, зажаренной на чеховской «Степи».

И здесь Сорокин ставит важнейший вопрос о судьбе бумажной книги в постгутенберговском мире. С одной стороны, он пародирует фетишизм аналоговой культуры – обожествление «оригинала», «теплого лампового звука», «дактильных ощущений». Для героя его повествования все эти элементы материальной книжной культуры: переплет, коленкор, картон, марлевые клапаны, пеньковый шнур, закладки, казеиновый клей, засушенные цветочки – всего лишь подробности горения «полена». «Однажды у одного повара вспыхнула микропленка, вделанная в корешок в середине ХХ века. У другого были проблемы с антроподермическим переплетом “120 дней Содома”». Сорокин десакрализует доставшийся нам – в особенности от советской культуры дефицита – культ книги, который заставляет нас хранить на полках сотни пыльных томов, к которым в эпоху Google не прикоснется рука человека, но которые будто бы сообщают дому особую ауру.

Но с другой стороны, писатель предлагает новый способ бытования книги как повода для перформанса, коллективного действа, вовлекая ее в символический обмен экономики впечатлений. Сорокин воспроизводит литературоцентричный миф русской культуры («Я безнадежное литературное животное», – признается он в интервью Юрию Сапрыкину), предоставляя книге шанс на вторую жизнь, пусть и в такой экзотической форме: криминальное развлечение типа гриля на книгах все же лучше тотального забвения – оно предполагает, что богатые клиенты изначально знакомы с текстами и являются по сути людьми книжной культуры.

Но вот важная деталь: в тексте романа представлены многие персонажи и сюжеты последних книг Сорокина: зооморфы и великаны, вторая исламская революция и феодальная раздробленность, однако в нем нет России как страны: по словам главного героя, «Титаник» постсоветской России затонул, русский мiр рассеялся. В отличие от романов последнего десятилетия, наполненных социальной сатирой и пророческими предсказаниями относительно будущего России, «Манарага» описывает человечество после России, где сама она представлена лишь классическими текстами: Достоевским, Чеховым, Бабелем, Булгаковым, морковными котлетками, приготовленными на Толстом, да тремя перепелами, зажаренными на «Записках охотника». Как говорит сам Сорокин:

«Россия погружена в гротеск, его уже слишком много, он на многих действует депрессивно. Описывать его, признаться, мне уже неинтересно, ибо он сам себя ежедневно описывает в новостях. Наверное, поэтому за последние десятилетия не появился мощный реалистический роман, адекватно и исчерпывающе описавший постсоветскую Россию. А вот русская классика по-прежнему в мире в цене».
Сорокин ставит клинически точный диагноз: у современной России нет языка описания, она оказалась заперта в своем прошлом и в своих книгах, мы пытаемся объяснить происходящее при помощи русской истории и русской литературы. То и дело возникают спекуляции на тему «а как бы отнесся Пушкин к аннексии Крыма? А Достоевский – к войне в Донбассе?». Возникают из небытия и делают одиозные заявления потомки Толстого и Достоевского: правнук писателя Дмитрий Достоевский рекомендуеткаторгу для участников протестов на Болотной. Захар Прилепин публикует книгу «Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы», в которой утверждает, что главные поэты и писатели Золотого века были военными, патриотами и имперцами (неслучайно тут слово «ополченцы»: Пушкин и Державин ставятся в одну шеренгу с Гиви и Моторолой), и сам с помпой отправляется на войну с Украиной, воображая себя то ли Толстым в Севастополе, то ли Лимоновым в Сараеве. Русская литература встает во фрунт и шагает на войну – точь-в-точь как в ироничном пассаже Пелевина в «Generation П»: «Скоро, скоро со стапелей в городе Мурманске сойдет ракетно-ядерный крейсер “Идиот”, заложенный по случаю стопятидесятилетия со дня рождения Достоевского». Хотя, без всяких шуток, Милан Кундера в своем знаменитом эссе «Предисловие к вариации» в New York Review of Books в феврале 1985 года (вызвавшем, кстати, гневную отповедь Бродского) напрямую связывает мир романов Достоевского «с его выходящими из берегов жестами, мутными глубинами и агрессивной сентиментальностью» с советской оккупацией Праги в августе 1968-го.

Русская словесность врывается в русскую жизнь, и вот уже у литературного критика Александра Гаврилова ФСБ на пару со Следственным комитетом в шесть утра проводят обыск по так называемому «делу Маркво» (Александрина Маркво – жена Владимира Ашуркова, соратника Навального) в связи с давней выставкой «Книги в парках», и вот уже маячит на горизонте «дело литераторов». Россия не может вырваться из своих книг, сюжетов, цитат; от этой извечной обреченности не спасают ни постмодернистская ирония, ни вымышленный огонь книжного гриля: литература все равно оказывается сильнее жизни, и последняя книга Сорокина – еще одно тому подтверждение.

Сергей Медведев

Историк, журналист